Откровения судебного медика [сборник] - Игорь Гриньков

— В разговоре с посетителем, кем бы он ни был, удели ему максимум своего «драгоценного» времени, тактично растолкуй ему все, что его интересует (за исключением того, что составляет тайну следствия). 90 % жалоб рождаются на пустом месте, из-за неумения или нежелания разговаривать с людьми.

— Будь терпелив в разговоре с потерпевшими, родственниками погибших и потерпевших, у них и так большое горе.

— Не строй из себя умника, всегда найдутся люди не глупее тебя.

— В экспертизах по «врачебным делам» будь особенно осторожен и не руби сплеча; всегда старайся поставить себя на место врача, к которому предъявляются претензии; медицина — не всесильна, а уж возможности районного специалиста ограничены рядом объективных причин (речь, конечно, не шла о явном выгораживании человека, допустившего халатность или серьезную, непростительную врачебную ошибку; при этом Максимович приходил в настоящую ярость, если встречался с фактом фальсификации истории болезни).

— У танатологов (экспертов морга. — Авт.) самая тяжелая в физическом и психологическом плане работа, поэтому относись к ним более снисходительно. Принимай меры только в случаях, когда ситуацию начинает «зашкаливать».

— К коллегам относись одинаково ровно, не выделяй фаворитов.

— Никогда не чурайся советоваться с экспертами, даже если ты считаешь, что уровень их подготовки еще недостаточно высок; ты можешь глубоко ошибаться в своей оценке.

— Лаборанты, медицинские сестры и санитарки такие же полноправные и важные работники, как и эксперты; спесивое отношение к ним не только не достойно руководителя и врача, но и свидетельство человеческой и умственной неполноценности.

— Не стремись стать начальником; если этому суждено сбыться, то это случится. Лучше стань хорошим экспертом, которого будут уважать и дознаватели, и следователи, и судьи, и медицинская общественность.

— Начальственное кресло эфемерно (Шеф, разумеется, не употреблял этого изящного нерусского слова, заменяя его на более народное — «херня», он вообще был немногословен), а секционный нож и микроскоп — это твой кусок хлеба.

Это лишь немногое, что особенно врезалось в память в ходе ежедневных обсуждений различных вопросов.

Коллектив морга в 1994 году

Сотрудники морга. 2006 год

Существует категория главных врачей, к которым в их коллективах относятся индифферентно (раз назначили, наше дело подчиняться, лишь бы не мешал работать). Моральное право быть руководителем в нашем коллективе у Ивана Максимовича не оспаривал даже мысленно практически никто. Трудно было представить на этом месте другого человека.

Несмотря на внешне суровый вид, Иван Максимович был добрейшей души человек, но не мягкотелый «добрячок», а тонко чувствующий, когда и кому нужна его конкретная помощь. Я тому свидетель. Когда в 1984 году на фоне семейного кризиса, по укоренившейся народной традиции я стал заливать свое «мировое горе» вином и, буквально следуя российской поговорке, гласящей: «если пьянка мешает работе, то брось работу», — выбрал второе, то практически единственным человеком, подставившим мне свое плечо, оказался Шеф. Отличительной чертой русской (а нынче — российской) интеллигенции было стремление посильнее лягнуть ближнего, поглубже пихнуть его в грязную лужу, при этом изображая на лице неподдельную скорбь и сострадание. Иван Максимович, к счастью, «интеллигентом» не являлся и дал мне шанс. Поэтому я стал тем, кем стал. Такое не забывается. Любому человеку необходимо дать шанс.

Имея простецкую внешность, без всяких претензий на некую имиджевую псевдоинтеллектуальность, не применяя заумных терминов, он был тем не менее по-настоящему умным человеком, что встречается гораздо реже, чем это кажется на первый взгляд, и очень квалифицированным экспертом, ценящим именно практическую работу. Его можно было чаще застать в секционной морга, на приеме потерпевших или в командировке в очередном районе, на эксгумации где-нибудь в Баку или Дагестане, чем в начальственном кабинете, представлявшем собой маленькую комнатушку со стандартной канцелярской мебелью, без всякой вычурности и помпы.

Он справедливо считал, что эксперт общего профиля (лабораторные службы не в счет, там нужна особая подготовка) обязан уметь делать все: качественно исследовать труп, дать правильную оценку гистологическим и химическим данным, произвести эксгумацию трупа, экспертизу живого лица, разобраться в хитросплетениях комиссионной экспертизы, аргументировано выступить в суде, умело действовать на местах происшествий. Для него не существовало понятий — «хирург по правой руке», «хирург по левой руке». Мы должны быть универсалами.

Несмотря на бесконечные обсуждения, споры и дискуссии по чисто экспертным вопросам, в одном мы были с Шефом единодушны. Судебному медику при экспертизе трупа важно не пропустить насильственную смерть (особенно криминального характера). Что касается смерти ненасильственной, то какая, по большому счету, разница, от чего скончался человек: от острой коронарной недостаточности на фоне ишемической болезни сердца или от миокардиодистрофии. Но уж если ты установил насильственную причину смерти, будь любезен разобраться с этим случаем досконально — на то ты и эксперт. Я согласен, что такой точки зрения придерживаются не все судебные медики, но вот профессор Г. П. Джуваляков из Астрахани тоже разделяет подобный подход и убедительно доказывает его как с профессиональной, так и с финансовой стороны.

Если говорить о «врачебных делах», то существует твоя общемедицинская подготовка, гора специальной литературы, возможность привлечь клинических врачей самого высокого уровня.

Это было время, когда понятие «санавиация» полностью соответствовало своему названию и назначению. На «анах»-«кукурузниках» мы (Валерий Громов, Яков Шаринов, позже — и я) не раз вылетали на вскрытия и в Каспийский (ныне Лагань), и в Цаган-Аман, и в Малые Дербеты. Сейчас это кажется просто фантастикой! Нередко в утлый самолетик для проведения экспертизы с трудом погружалась габаритная внушительная фигура Ивана Максимовича. Порой казалось, что занятие конкретными экспертизами идет в ущерб его административной деятельности, но это был его стиль, с которым нельзя было ничего поделать. Он был экспертом, а это не профессия, а диагноз (опять банальный штамп!). Бесплодные совещания он считал пустой тратой времени и, простите, бездарным протиранием штанов.

При нем функциональные подразделения Бюро СМЭ, ранее разбросанные по всему городу (биологическое — отделение по исследованию вещественных доказательств, гистологическое, судебно-химическое, амбулатория — отделение по освидетельствованию потерпевших и других лиц, физико-техническое — ныне отделение медицинской криминалистики, канцелярия), объединились под одной крышей — в одном из зданий бывшего медицинского училища имени Тамары Хахлыновой на ул. Правды, 4, а морг (жалкое строение на территории противотуберкулезного диспансера) переехал в часть помещения патологоанатомической службы Республиканской больницы. По тем временам, более 20 лет назад, это было для нас благом, в буквальном смысле манной небесной. Это сейчас обветшавшая до крайней степени постройка, забывшая о том, что существует понятие «капитальный ремонт», не вмещающая выросший штат сотрудников, оборудование и аппаратуру, внушает ужас своим убожеством, теснотой и прямой угрозой обрушения крыши и стен.

В середине 90-х годов значительно расширился парк специальной аппаратуры: мы получили новые микроскопы, в том числе люминесцентный, а отделение медицинской криминалистики — первый компьютерный комплекс с адаптированной к нему видеокамерой, что позволило значительно расширить количество применяемых методов исследования и повысить их качественный уровень.

Я прекрасно отдаю отчет в том, что общая ситуация в здравоохранении была совершенно иной, нежели сейчас, и приписывать все это лично Ивану Максимовичу глупо. Но это было при нем.

О личной скромности Шефа свидетельствует тот факт, что за свою почти 40-летнюю жизнь в судебной медицине, являясь настоящим экспертом[2] — профессионалом своего дела, он ни разу не подал в Минздрав заявление на присвоение ему аттестационной категории. Считал, что это суета сует. Сейчас, когда любой, проработав в медицине лет 5–7, ничтоже сумняшеся считает себя чуть ли не суперзвездой, это кажется невероятным. В наше время, не скрою, играет роль также и экономический фактор: имея нищенские оклады, врачи, получив незначительную надбавку за категорию, каким-то образом улучшают свое материальное положение. Но одновременно происходит девальвация самого понятия — квалификационная категория. Я не понаслышке знаю о некоторых регионах страны, где получить высшую категорию по судебной медицине бывает не проще, чем защитить кандидатскую диссертацию.